Олдисc Брайан - Малайсийский Гобелен

---

От поднимавшегося с улицы и вползавшего в окно дыма очертания предметов
становились зыбкими и неясными.
В районе Старого Моста всегда пахло свежераспиленной древесиной,
специями, едой, отбросами из сточных канав и ладаном, курящимся на углу, где
устроился местный колдун по прозвищу Черное Горло. Теперь же явственно
ощущался еще и запах тлеющего дерева. Видимо, торговец опилками в очередной
раз освобождался от лишнего товара.
Я подошел к окну и выглянул наружу.
Улица Резчиков-По-Дереву была заполнена более обычного и пульсировала
утренней жизнью: постоянные обитатели, носильщики, нищие, прихлебатели -
делали все возможное и невозможное, чтобы помешать либо помочь (это было
неясно) шествию шести толстых темнокожих людей в тюрбанах. Сопровождавшие их
слуги несли балдахины, которые предназначались не столько для создания тени,
поскольку летнее солнце в эти утренние часы пригревало еще не очень сильно,
сколько для того, чтобы чем-то выделиться из окружающей толпы.
Дым поднимался от места, где расположился торговец золой, усердно
сжигавший уличный мусор. Одного хорошего вдоха было достаточно, чтобы я
отпрянул от оконной рамы.
Темнокожие жители Востока, очевидно, сошли на берег с триремы, только
что прибывшей в порт. Между крышами Сатсумы были видны ее свернутые паруса.
Я натянул голубые сапоги, сшитые из настоящей крокодиловой кожи; пара
черных сапог была заложена в ломбарде и, по всей вероятности, еще некоторое
время должна будет там оставаться. Я направился на улицу, намереваясь
поприветствовать наступивший день.
Когда я спускался по скрипучей лестнице, то столкнулся со своим другом
де Ламбантом. Он поднимался навстречу мне, потупив взор. Казалось, он
пересчитывает ступени. Мы поздоровались.
- Ты ел, Периан?
- Конечно. Уже несколько часов только этим и занимаюсь. Я отобедал у
Труны. Гвоздем программы был голубиный пирог.
- Ты ел, Периан?
- Сегодня еще нет, если ты отказываешься поверить в голубиный пирог. А
ты?
- По дороге мне попалась горячая коврижка, лежавшая без присмотра на
подносе булочника.
- В порту новый корабль. Может, посмотрим на него по пути к Кемпереру?
- Думаешь, это принесет нам удачу? У меня сегодня плохой гороскоп.
Возможна встреча с женщиной. Сатурн колеблется, а все остальные звезды
против меня.
- А я в такой степени на мели, что не могу даже заплатить Черному Горлу
за благословение амулета.
- Чудесно, когда нет нужды беспокоиться о деньгах. Мы шагали в хорошем
расположении духа. "Цвет потертого костюма выдает в де Ламбанте актера", -
подумал я. В остальном же Гай де Ламбант достаточно приятный парень. У него
темные, проницательные глаза, быстрый ум и острый язык. Он крепко сбит и
ходит важно, с большим достоинством - в тех случаях, когда помнит о своей
походке. Следует признать, что Гай отличный актер, хотя ему не хватает
преданности профессии. Гай идеальный друг. У него много свободного времени,
он беззаботный, тщеславный, распущенный, готов на любые проделки. Когда мы
вдвоем, мы всегда веселимся, что могут подтвердить многие женщины Малайсии.
- Возможно, Кемперер угостит нас завтраком, даже если у него нет для
нас никакой работы.
- Это зависит от его настроения,- сказал де Ламбант,- а также от Ла
Синглы и ее поведения.
Я промолчал. Мы немного ревновали супругу Кемперера - Ла Синглу - друг
к другу. Поззи Кемперер - великий импресарио, один из лучших в Малайсии.

Ортега-и-Гассет Хосе - Эссе На Эстетические Темы В Форме Предисловия

---

Этот томик стихов, названный автором "Прохожий", позволяет нам
присутствовать при рождении нового поэта, новой музы. Искусство всегда
полнится поэтическими голосами, среди них иные звонки и гармоничны, по
меньшей мере не фальшивы, но очень немногие оригинальны. Не будем слишком
суровы с теми, кому не хватает оригинальности. От произведений искусства, не
зачинающих нового стиля, будем требовать звучности, гармонии, по меньшей
мере верности - внешних достоинств поэзии.
Но сохраним нашу читательскую любовь для настоящих поэтов, то есть для
тех, кто принесет нам новый стиль, кто сам - этот новый стиль. Потому что
они, эти поэты, обогащают мир, расширяют нашу реальность. Материя, как нам
раньше говорили, не прибавляется, не убавляется.[1] Теперь физики говорят,
что материя уничтожается, убавляется. Остается истиной хотя бы то, что она
не прибавляется. Это означает, что вещи всегда те же самые, что из их
материала нельзя выкроить ничего нового. Но вот поэт толкает внезапно вещи в
вихрь и танец. Подчиненные этому скрытому динамизму, вещи обретают новый
смысл, превращаются в другие, новые вещи.
Вечно старая и неизменная материя, увлеченная вихрями, несущимися по
всегда новым траекториям,- вот тема истории искусства. Вихри, которые
приносят в мир нечто новое, которые идеально увеличивают наш мир,- это
стили.
Придя к решению - для меня непривычному и неожиданному - написать
несколько страниц по поводу прекрасного сборника стихов, я не знал, как
поступить.
Основное достоинство этой книги, как я уже сказал, состоит в том, что
она возвещает о поэте подлинно новом, о стиле, о музе. С другой стороны,
стиль здесь еще только прорастает. Я думаю, что было бы неделикатно слишком
близко к нему приглядываться и уже сейчас давать ему определения. Лучше
посвятить эти страницы тому, чтобы немного точнее определить, что же такое в
общем смысле стиль, муза. Пусть передастся читателю чувство уважения к
первым словам поэта, стремящегося к высшему, к чему может стремиться
искусство,- быть самим собою.
Однако будь предупрежден, читатель, что к страницам абсолютной поэзии
"Прохожего" эти заметки служат как бы абсолютно прозаическим преддверием. В
них говорится об эстетике, которая во всем противоположна искусству, ибо
является или претендует быть наукой.
1. РЕСКИН, ПОЛЕЗНОЕ И КРАСОТА
Читать стихи не есть одно из моих обыденных занятий. Я вообще не
постигаю, как оно может быть обыденным для кого бы то ни было. Чтобы читать
стихи, как и для того, чтобы слагать их, требуется некоторая
торжественность. Не внешняя, помпезная торжественность, а то состояние
внутреннего напряжения, которое овладевает нами в решающие моменты нашей
жизни. Современная педагогика самым прискорбным образом влияет на развитие
художественной культуры, делая из искусства нечто полезное, обыденное и
отмеренное по часам. Из-за этого мы теряем чувство дистанции: теряем
уважение и страх перед искусством, приближаемся к нему в любую минуту, в
каком придется костюме и настроении, и привыкаем не понимать его. Реальная
эмоция, которую сегодня имеют в виду, когда говорят об эстетическом
наслаждении,- это (если искренне признаться) бледное удовольствие, лишенное
той силы и того напряжения, какие должно вызывать одно лишь прикосновение к
прекрасному творению.
Одним из самых зловещих для Красоты людей был, вероятно, Рескин,
который объяснял искусство на английский манер.